А.А. Кобринский. «Рецензия на "Цирк Шардам" и "Дней катыбр"»

Новая русская книга № 3.

Почти одновременный выход двух собраний произведений Даниила Хармса стал весьма заметным событием в современном книгоиздании и одновременно событием этапным. Прошел основной период накопления и осмысления текстового материала — и стало возможным подведение определенных итогов. Как справедливо пишет в предисловии к одной из книг В.Н. Сажин, «издание и изучение архива Хармса началось 35 лет тому назад. Срок достаточный для того, чтобы стали ясны все проблемы: текстологические, периодизации творчества, жанровой определенности, традиции и новаторства и так далее — на любой исследовательский вкус. Срок вполне достаточный также и для того, чтобы уяснить, насколько удалена в будущее перспектива решения этих и еще множества проблем изучения творчества писателя» (Цирк Шардам, с. 5).

Учитывая сделанное в области хармсоведения, можно достаточно уверенно утверждать, что любой исследователь, взявшийся за такую работу, как составление и комментирование сборника текстов Хармса, волей-неволей вынужден определять свое отношение к комментаторским и текстологическим традициям, уже сложившимся в этой области. Задача рецензента в данном случае облегчается тем, что составителями двух появившихся сборников являются специалисты более чем известные, которые во многом эти традиции сами и закладывали. Так, М.Б. Мейлах еще в 1960-х годах вместе с покойным А. Александровым изучал архив Хармса, хранившийся тогда у Я.С. Друскина, а затем совместно с Вл. Эрлем приступил к изданию за рубежом Собрания произведений писателя, из предполагавшихся девяти томов которого из-за ареста М. Мейлаха по политическому обвинению в 1983 году вышло только четыре. В.Н. Сажин также известен своими многочисленными публикациями Хармса, среди которых — три тома Полного собрания сочинений.

Возможно, все это и явилось причиной того, что составители рецензируемых сборников весьма четко и недвусмысленно формулируют свое отношение к основным эдиционным проблемам хармсоведения, занимая подчас полярные позиции. Прежде всего, это, конечно, относится к текстологии.

Любой исследователь, державший в руках хармсовские рукописи, обращал внимание на ярко выраженную в них нерегулярность орфографии и пунктуации. И если отклонения от пунктуационных норм после футуристических экспериментов никого давно не удивляют, то к орфографическим девиациям подобного отношения не сложилось. Вдобавок, в случае с рукописями Хармса мы имеем «нерегулярность в квадрате»: мало того, что подчас самые простые слова автор пишет «неправильно», а сложные — вполне нормативно, — одно и то же слово в разных текстах может писаться то в соответствии с правилами, то в их нарушение. Как же печатать такие тексты, учитывая, что практически ни один из них при жизни писателя опубликован не был и теперь печатать приходится с рукописи? Увы, здесь очень сложно выбрать безупречный путь...

М.Б. Мейлах пишет в комментариях к ранним стихам Хармса: «Мы сочли необходимым исправить, как это мы делаем и при издании других текстов Хармса, все явные орфографические ошибки, не несущие никакой специальной смысловой нагрузки и лишь отражающие известную "неграмотность" писателя; их сохранение представляется нам нелепостью» (Дней катыбр, с. 612). Увы, этот подход грешит, своего рода, «текстологическим волюнтаризмом». Как определить, где «явные» орфографические ошибки, а где «неявные»? И как понять без специального исследования, несет или нет каждая конкретная орфографическая девиация смысловую нагрузку? Наконец, а что делать, например, с грамматическими нарушениями? Мы в свое время проводили подобное исследование (необходимость его была тем более очевидна, что речь шла о представителе одного из весьма радикальных направлений русского авангарда, для которого были более чем актуальны такие художественно-философские категории, как «сдвиг», «погрешность» и т. п.), в результате которого выяснилась значительная семантическая насыщенность подобных отклонений — вплоть до уровня графического оформления текста [см.: Кобринский А. «Без грамматической ошибки?..» («Орфографический «сдвиг» в текстах Даниила Хармса) // Новое литературное обозрение. 1998. № 33. С. 186—204]. Да и в самом деле — можно ли, например, предполагать, что Хармс был настолько «неграмотен», что не знал, что слово «Русь» пишется с одним «с», а не с двумя. Судя по всему, определенную ущербность такого подхода понимал и сам Мейлах — филолог с широкой эрудицией и тонким пониманием текста, — об этом свидетельствует то, что он также заключил в кавычки слово «неграмотность», относящееся к писателю. Более того, Мейлаху не удается последовательно выдержать собственные текстологические принципы. Вот пример из стихотворения «Столкновение дуба с мудрецом»:

вынуть руки из пищевота легче сделать еще чево-то

      (с. 119)

Здесь составитель совершенно справедливо сохранил графическое обозначение авторского интервокального оглушения в первой строке, поскольку оно, с одной стороны, противоречит фонетическим законам русского языка, а с другой — сохраняет окказиональную рифму. Не менее справедливо сохранена орфографическая «погрешность» во второй строке. Хотя рифма сохранилась бы и при нормативном написании, разрушилось бы ее графическое выражение, своего рода «rhyme for eye» на русском материале. Но уже через страницу, в том же стихотворении, мы встречаем:

жил некий именем не славен короче попросту Иван Буславин

      (с. 121)

Оставляя в стороне исправление авторского написания (у Хармса — «имя-нем»), обратимся к рифме. В рукописи четко стоит: «Буславен», но Мейлах здесь — вопреки тому, что мы видели в предыдущем примере, — приводит фамилию — даже не к норме, а просто к более привычному виду. Графическое (да отчасти и фонетическое) выражение рифмы разрушено.

В другом случае, в стихотворении «Хню — друг лампы» Мейлах в полном соответствии с авторской волей приводит следующие строки:

я думал я вижу перед собой тору но нет без у мец

      (с. 190)

Таким способом Хармс эксплицирует часто применяемый прием семантизации морфем и иных частей слова; кроме того, в данном случае возникает явственная аллюзия на хлебниковский прием — ср.: «без у» / «Тиран без тэ». Тем не менее, в другом аналогичном случае составитель авторскую волю нарушает:

— Да Махмет, не фунт изюму, — вдруг он при-со-во-купил

      (с. 124).

В рукописи дефисов нет — они поставлены составителем. В результате хармсовский прием оказывается искаженным: дефисы могут рассматриваться читателем как сигнал к скандированию текста [увы, этому фрагменту текста не повезло и в издании Сажина — здесь составитель напечатал его правильно — без дефисов, но зато разделил последний элемент слова, которое стало выглядеть так: «при со во ку пил» (с. 239). В рукописи: «при со во купил»].

Еще явственней шаткость заявленных составителем книги «Дней катыбр» текстологических принципов видна в «Лапе». В комментариях к этой стихотворной драме Хармса Мейлах специально оговаривает особенности формы имени одного из персонажей: «Написание Ангел Копуста, — пишет он, — (вслед за первоначальным Капуста при первом появлении этого персонажа) — типичная гиперкоррекция Хармса» (с. 599). Это при том, что хорошо известен хармсовский принцип десемантизации фамилий — ср. хотя бы всем известный пример с последовательным написанием фамилий «Камаров», «Тапорышкин». Более того, Мейлах корректирует хармсовское написание, даже несмотря на то, что в этом же тексте этот же самый персонаж практически с каждым появлением называется по-иному (Компуста, Пантоста, Хартраста и т. п.)! В результате утрачивается одна из промежуточных ступеней трансформации «Капуста — Копуста — Компуста...», что представляется очевидным.

Менее очевидны потери текста от расстановки составителем знаков препинания. Эта проблема еще более сложная, чем связанная с орфографией, — и необходимо отметить осторожность, с которой Мейлах к ней подходит: восходящий к футуристической практике прием опускания знаков препинания в большинстве случаев сохраняется. Однако есть и обидные исключения, которые проще всего продемонстрировать на примере из стихотворения «Казачья смерть»:

но тут вошел гусар болотный и промолчал. Он был слепень

      (с. 67)

В рукописи вторая из приведенных строк выглядит так:

и промолчал он был слепень.

Несложный анализ показывает, что разделение текста при публикации на синтаксические единицы лишает его изначальной семантической перегрузки.

Комментарии Мейлаха, как всегда в работах этого филолога, интересны, точны и включают большой материал, демонстрирующий широкую эрудицию автора; особенно это касается мифопоэтики. Своего рода украшением комментария стал материал о пьесе «Елизавета Бам» — с тщательным анализом предшествующих публикаций и сведением воедино многочисленных источников текста, включая даже «бродячие» списки. Отметим только незначительные недочеты. Так, упоминаемый в стихотворении «Конец героя» Алатырь конечно не «старинный город в Чувашии» (с. 520), а знаменитый «отец камней» в средневековых русских легендах (на это справедливо указывает в своем комментарии Сажин: Цирк Шардам, с. 903). Вряд ли с точки зрения текстологии следовало переносить в основной текст название стихотворения «Серенада», поскольку имеется автограф (ОР ИРЛИ), в котором этого названия нет, а появляется оно лишь в списке, сделанном Г. Гором, — очевидно, название следовало привести в комментариях. И еще одно слабое место сборника — неразработанность понятия «оконченных» и «неоконченных» текстов. По крайней мере, часть «неоконченных» текстов, включенных в раздел «Из неоконченного. Экспромты», таковыми не являются, особенно это относится к произведениям, имеющим в конце авторскую датировку.

Если не особенно искушенный в хармсовской текстологии читатель взял бы труд сравнить два рецензируемых сборника друг с другом, то он бы не нашел почти ни одного одинаково напечатанного текста. Это и неудивительно: составитель второго из них — В. Сажин — придерживается принципов дипломатического издания текстов — то есть буквального воспроизведения автографа со всеми его орфографическими и пунктуационными особенностями. Нам представляется такой метод издания более релевантным по отношению к Хармсу — в самом деле, опасность изъятия из текста каких-то смысловых уровней гораздо более существенна, нежели возложение на читателя нелегкой обязанности в каждом конкретном случае самому решать, что к чему.

По сравнению с прежними изданиями Хармса Сажин вводит два новаторских момента: во-первых, он придерживается исключительно строгого хронологического принципа подачи материала: все произведения Хармса приводятся последовательно — по годам написания (точным или предположительным). Во-вторых, он отказывается от деления текстов не только на завершенные и незавершенные, но и на «взрослые» и «детские».

Первый принцип впервые дает возможность охватить как единое целое всю творческую эволюцию писателя. В этом смысле, конечно, составителю должны сказать спасибо специалисты, занимающиеся творчеством Хармса — теперь им стало очень удобно работать: все тексты расписаны по годам. С другой стороны, в угоду этому принципу оказываются разбитыми циклы, прежде всего — цикл «Случаи». Если помнить, что цикл представляет собою некое целое — жанровое единство, в котором смыслопорождающими элементами являются не только составляющие его тексты, но и порядок их следования, их внутрицикловое взаимодействие, — то нельзя не признать, что в результате избранного составителем типа публикации читатель получил искаженного Хармса. Что касается второго отмеченного нами принципа, то он, безусловно, должен быть оценен высоко. В отличие от Введенского связь между «детским» и «взрослым» творчеством Хармса весьма значительна — и соединение двух этих типов текстов помогает нам гораздо более отчетливо представить себе, как происходило реальное взаимодействие между этими направлениями творчества писателя.

Однако при всей полноте (в книгу вошли практически все известные художественные произведения Хармса) и текстологической последовательности сборник «Цирк Шардам», к сожалению, не свободен и от недостатков, некоторые из которых являются «продолжением достоинств». Так, статус опечатки в обычном и дипломатическом изданиях на порядок разный. Если в первом случае это досадная оплошность, то в последнем достаточно двух-трех обнаруженных опечаток, чтобы это привело к полной потере доверия к сборнику со всеми вытекающими из этого последствиями. А опечатки, увы, имеются. Приведем лишь некоторые примеры. Вместо авторского «гландис отгада» напечатано «гландие отгада» (с. 325); вместо правильного «Эх, мамашм» — «Эх, мамаша» (с. 652) — исправление тем более непоследовательное, что в Полном собрании сочинений сам же Сажин приводит это слово правильно — как в рукописи. Явной опечаткой представляется точка в середине строки «земля поднимается в лоб» (с. 346). Неправильным прочтением рукописи вызвано напечатание «морожка» (вместо авторского — «морошка») — с. 568.

Некоторым нарушением принципа дипломатического издания следует, очевидно, считать и публикацию рассказа «Однажды Петя Гвоздиков...» (с. 702) без предшествующего ему в рукописи авторского текста: «1). Выдумать задание в 2 минуты. Заполнить эту страницу в 10 м. На сюжет: Мальчик Петя Гвоздиков забил гвоздями рояль». Этот текст приведен в комментариях (с. 1061), а ведь без него разрушается жанровое единство произведения — технического литературного упражнения.

Тип комментариев у Сажина иной, чем у Мейлаха, — в них интерпретационный элемент представлен не мифопоэтическими параллелями, а герменевтическими и интертекстуальными. При этом явственно ощущается недостаток фактического комментирования. Так, не комментируется «сикатив» (с. 382; правильно — сиккатив — вещество, ускоряющее высыхание); «цибик чая» (с. 512, 713) (изначально это слово значило — «ящик с чаем весом до двух пудов», а затем — «пачка чая»); в сценке «Ку, Шу...» никак не комментируется имя «Ламмед-Вов», которым называет себя Ку, тогда как «ламмед-вов» (ламмед-вав) на иврите — 36, число, отсылающее к еврейской легенде о «ламмедвавниках» — тридцати шести праведниках, на которых держится целое поколение. Вообще, многое в текстах Хармса основано на еврейской культуре (прежде всего — мистике), которой он интересовался, рассыпаны по ним и гебраизмы. К сожалению, комментирование в этой области носит любительский характер. Слово «Шибейя!», завершающее текст «Все люди любят деньги...» (с. 1096), Сажин переводит с иврита как «Проблема!», тогда как правильно было бы переводить как «Что проблема!» (или: «Что является проблемой!»). Ситуация из рассказа «Я не стал затыкать ушей...» с «голой еврейской девушкой», которая «выливает на свои половые органы из чашки молоко», комментируется так: «действия, описываемые в этом фрагменте, идентифицируются с миквой — священным обрядом очищения половых органов женщины у евреев» (с. 1097). Здесь все неверно: миква — бассейн с проточной водой для ритуального омовения (и само наименование этого омовения), используется как мужчинами, так и женщинами, женщинами значительно чаще, но в любом случае речь идет об очищении не «половых органов», а всего тела (в микву требуется окунуться с головой). Очевидно, для российского читателя следовало бы комментировать слово тора в тексте «Хню — друг лампы» (название текста у Сажина без объяснений опущено), как это делает Мейлах: как известно, по иудейским представлениям, вся Тора была получена Моисеем на горе Синай — и этот факт объясняет соположение в тексте «торы» и «каменных досок», которые, в свою очередь, через вводимый мотив числа актуализируют аллюзию на Доски Судьбы В. Хлебникова.

Комментируя появление у Хармса персонажа под названием «министр Пуришкевич» (с. 962), Сажин забывает упомянуть о том, что черносотенец Пуришкевич никогда не был министром. Наконец, выбирая из двух возможных комментариев — Мейлаха и Сажина — к посвящению Хармса «Тылли» в стихотворении «О том как Иван Иванович попросил...», мы, конечно, склонны отдать предпочтение первому — ссылаясь на Ю. Цивьяна, Мейлах пишет, что речь здесь идет о Тилли — персонаже фильма Ч. Чаплина «Тилли заводит роман», вышедшего на экраны в России в октябре 1925 года.

Последняя неточность — опечатка в комментариях к «Старухе» (с. 1090): повесть, конечно, писалась не в 1935, а в 1939 году.

Несмотря на все отмеченные проблемы и недостатки рецензируемых изданий, нельзя не сказать о том важном шаге в хармсоведении, который они оба собою знаменуют. Представленные в сборниках полярные подходы к публикации хармсовских текстов сформировались в результате многолетней работы по изучению рукописного наследия писателя, причем еще в те годы, когда подобные штудии далеко не приветствовались. Появление этих двух отлично изданных книг должно еще больше поднять у читателей интерес к творчеству Даниила Хармса и к его загадкам.