6.3. От абсурда к парадоксу

Если под «абсурдом» подразумевается отсутствие смысла в разных значениях, то абсурдно говорить об абсурде, особенно в научном дискурсе, цель которого производить новые значения и разъяснить неясные понятия. В том случае, если какое-то явление характеризуется как подлинно абсурдное, оно тем самым перестает быть абсурдным, поскольку к нему применено понятие абсурда, которое имеет определенный смысл. Иными словами, когда данному явлению дается понятийная характеристика, оно осмысляется разумом и перестает быть абсурдным.

Сказанное касается также искусства абсурда, которое может быть крайне насыщено значениями именно потому, что оно кажется абсурдным. Писатель, например, может употреблять какой-то повествовательный прием, который абсурдным образом противоречит правилам повествования. Однако в таком случае более чем возможно, что писатель прекрасно владеет использованием данных правил, которые он нарушает совершенно осознанно именно для произведения эффекта абсурдности.

Итак, при нарушении определенных правил можно достичь большей информативности и значительности, чем при их соблюдении. Иными словами, то, что сначала кажется абсурдным, может быть менее абсурдным, то есть более значительным, чем то, нарушение чего кажется бессмысленным: происходит некая деавтоматизация конвенций, при которой эти конвенции приобретают те первоначальные значения, которые они имели до своей автоматизации. Изо всего сказанного можно сделать вывод, что вместо абсурдности лучше говорить о парадоксальности, то есть лишь о кажущейся абсурдности. Соответственно, Хармс скорее парадоксалист, чем абсурдист.

Наглядным примером того, как Хармс нарушает абсурдным образом конвенции литературных произведений, служит разговор героя с милой дамой. Данный разговор, в отличие от других диалогов повести, написан в форме драматического диалога:

Я: Простите, можно вас спросить об одной вещи?

ОНА (сильно покраснев): Конечно спрашивайте.

Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в Бога?

ОНА (удивленно): В Бога? Да, конечно. (409—410)

Сценические ремарки в скобках производят впечатление драматического текста — напомним о том, что в последнем предложении Старухи весь текст повести характеризуется словом «рукопись». Если относиться к этой цитате как к тексту пьесы, ремарка «сильно покраснев» кажется абсурдной — ведь речь идет о невольной реакции, которую актер не может воспроизвести по принуждению. Иначе дело обстоит с ремаркой «удивленно»: хороший актер может сыграть удивленного. Таким образом, ремарка «сильно покраснев» не может быть настоящей инструкцией для актера. Создается следующий парадокс: с одной стороны, данная ремарка по своему существованию выражает идею о том, что данный отрывок — часть пьесы, и, следовательно, относится к фикции; с другой стороны, содержание ремарки таковое, что оно может быть осуществлена лишь в реальной ситуации. Иначе говоря, ремарка, которая подчеркивает фиктивный статус текста, парадоксальным образом на основе первоначальной идеи о своей фиктивности создает иллюзию реальности.

С точки зрения структуры текста еще более абсурдным кажется эпизод, в котором повествование продолжается без повествователя (416). Данный эпизод и альтернативные его трактовки были рассмотрены в разделе 4.4. В этой связи достаточно констатировать, что аномалию данного эпизода можно наделить смыслом посредством разных интерпретаций. Следовательно, речь идет именно о парадоксальности, а не о тотальной абсурдности.