Эпистемологический статус терминов «это» и «то» в концепции Я.С. Друскина

Яков Семенович Друскин (1902—1980) — один из двух философов (вторым был Л.С. Липавский), входивших в эзотерическое объединение чинарей (А.И. Введенский, Д.И. Хармс, H. М. Олейников), до сих пор более известен как интерпретатор литературного наследия Введенского и Хармса. Именно он, чудом избежав террора и блокады, спас архив последнего, а вместе с ним и уцелевшие рукописи Введенского после превентивного ареста обоих в начале войны. Позднее Друскин посвятил их творчеству интереснейшие исследования и комментарии.

Касаясь некоторых фактов биографии Друскина следует отметить, что в 1920—1923 годах он и Липавский учатся на философском отделении Петроградского университета у Н.О. Лосского. Как сообщает М. Мейлах, в конце занятий обоим было предложено остаться в университете при условии, что они осудят своего преподавателя (Лосский был отстранен от университета в 1921 году, то есть за год до высылки), но они отказались это сделать [2, 349]. Кроме того, в 1929 году Друскин заканчивает Ленинградскую консерваторию по классу фортепьяно, а в 1939 году получает второй университетский диплом уже как математик [2, 123].

Наследие Друскина колоссально и, к сожалению, еще только ждет своего открытия. Оно включает в себя большое количество сугубо философских трактатов, а также труды, носящие философско-теологический характер (многие до сих пор не опубликованы). Мы перечислим лишь некоторые из них: цикл «Вестники» («Разговоры вестников» — сочинение в трех частях: «О некотором волнении и некотором спокойствии», «Признаки», «О деревьях»), к нему примыкает небольшое произведение 1933 года «Вестники и их разговоры»; «Это и то», «Классификация точек», «Движение», «Признаки вечности», «О желании», «О голом человеке», «Происхождение животных» (эти семь трактатов, написанных между 1933 и 1938 годами, собраны в одной тетради и образуют единое целое); «Трактат формула бытия» (1945); «Рассуждение преимущественно в низком стиле» (1952); «Логический трактат: О непосредственном умозаключении» (1960-е годы); «Сон Явь»; «Псалмы»; «Видение невидения»; «Тайна креста» (1964); «Теоцентрическая антропология» (1964); «Рассуждение о Библейской онтологии» (1967).

Формула «это и то»

Философские сочинения Друскина конца 20-х — первой половины 30-х годов объединяет формула «это и то». Речь идет прежде всего о трактатах «Это и то», «Классификация точек», «Движение», «Признаки вечности», «Вестники и их разговоры». Попытаемся проанализировать эпистемологический статус терминов это и то в выстраиваемой Друскиным — по его собственному определению — «несистемной системе» знания.

В 1968 году, комментируя для М. Мейлаха трактат «Вестники и их разговоры», Друскин сказал: «Это и то — основные термины данного круга произведений, относящиеся как бы уже к языку послерефлективному и обозначающие, условно говоря, имманентное и трансцендентное» [1, 94]. В 70-е годы в «Примечаниях к произведениям Д. Хармса» философ писал: «Это и то — термины, введенные мною в 1928 г. и обозначающие члены конъюнкции и дизъюнкции, применяемых при построении философских систем» [2, 365].

Почему это и то Друскин относит к языку после — рефлективному? Это и то — стилистически нейтральные указательные местоимения, то есть языковые единицы, выражающие определенную неопределенность указывания (указания) или обобщения. Это и то, не называя имен (предметов, свойств или качеств), лишь указывают на что-либо присутствующее, или имеющее место. Однако интуитивное указание возможно и на до-рефлективном уровне, равно как осознанное (осмысленное) — на рефлективном (рефлексивном). Универсальность «этого» и «того» как терминов как раз и заключается в том, что они могут быть соотнесены с любым уровнем конструируемой — и одновременно опосредуемой ими — системы знания. В этом смысле это и то, безусловно, относятся к языку (уже) после-рефлективному.

Это и то — в (их) стремлении указать на что-либо — тем не менее изначально указывают лишь на самих себя. Непредметное узнавание себя может быть охарактеризовано как первичный опыт со-знания, или само-рефлексии «Я». Саморефлексия, таким образом, обеспечивает «Я» безусловную включенность в конструируемую — развертываемую — им систему знания.

Союз «и», различающий «это» и «то», сам по себе не принадлежит ни (к) «этому», ни (к) «тому», но обнаруживает между ними некоторое различие. — Если «это» и «то» — обладание каким-либо знанием, то «и» всегда предопределяет его (место)нахождение, выбор направления движения и, в итоге, границу познаваемого. «И» — граница, или то, что пред-оставляет знание, или предшествует ему как со-знание.

Само различение, никогда не изменяя своей сущности, то есть никогда не переставая быть именно различением, может быть представлено различными способами в зависимости от целей и задач исследования. Друскин выделяет, например, разделение (это и то), отделение (это в отличие от того), оставление разделенного (запоминание). Всякое различение значимо только в том случае, если не нарушается «первый закон поведения» — «помнить то, что сейчас», на котором основано «правило осторожности». При его соблюдении в определенном месте исследование останавливается, в этот момент должен произойти поворот, обусловленный степенью безразличия. («Поворот» — одно из ключевых понятий в философской системе Друскина, — «науке об этом и том»)

Следовательно, поворот наступает тогда, когда «Я» уже до некоторой степени не различает себя, утрачивая при этом способность видения, или говорения. Молчание и есть не-различение, ничто. Преодолевает молчание, или превращает «ничто» в нечто поворот — то, что сейчас — настоящее, восстанавливающее это и то как прошлое и будущее, присутствующие в самом повороте не реально, но в возможности.

Поворот — это всегда событие, ближайшее. Или иначе, ближайшее событие для «Я» — возвращение к собственному существованию, не ближайшее — однонаправленное движение, автоматизм существования: «если два слова соединены в одном направлении, то уже второе ничего не обозначает» [3, Т. 1, 813]. Друскин поясняет это примером с временем и вечностью (время и вечность могут быть опять же представлены как «это» и «то»). «Ряд во времени» предполагает однонаправленное движение от чего-то к чему-то, при этом «всегда за одним идет другое». — Последовательность событий выстраивается как бы сама собой таким образом, что при попытке остановить движение и вычленить настоящее, то есть собственно происходящее как про-ис-ходящее, нас поджидает встреча с пустотой. Настоящее — сейчас — отсутствует. «Я» не принимает участия в событии (со-бытии) настоящего, «Я» запредельно (трансцендентно) по отношению к нему и пока не застает себя в происходящем. Необходим поворот. Поворот — начало события, когда мгновение, «это», или «сейчас» для «Я» не нуждается в наполнении чем-либо, ему самому не принадлежащем: «Я» уже захвачено полнотой собственного существования, — бесконечностью, реализовавшей прорыв времени в вечность.

Определенная неопределенность «этого» и «того» соответствует дефиниции точки. Однако сама формула «это и то» допускает двоякое прочтение: речь может идти как об одной точке, так и о двух.

В трактате «Классификация точек» философ называет точкой «что-либо, о чем можно сказать это и то» [1, 97]. И далее: «Это и то есть начало — то что имеет ко мне отношение сейчас, когда я обратил на него внимание» [1, 99]. Следовательно, речь идет об одной точке, пред-определяющей, или пред-вещающей близость поворота. Ее форма, или определение — по времени — совпадает с началом поворота, поэтому значение точки определяется близостью, а близость — соответствием. Некоторое несоответствие или небольшая ошибка в соответствии также необходимо принадлежат к соответствию, так как это место либо подготавливает поворот, либо он уже наступил.

Друскин задает вопрос: возможен ли переход от одной точки к другой? Перейти «от» чего-то «к» чему-то значит указать направление движения. Но точки не соединены, «это» и «то» как точки не занимают пространства, не имеют очертаний и существуют только под нашим взглядом. Но под нашим взглядом они неизбежно совпадают и в этом смысле лежат на одном месте. Перемещается взгляд, и существует, таким образом, только одна точка — «точка зрения». В какой-то момент «Я» достигает границы знания и обозначив ее как предельную точку возвращается к собственному существованию, что по времени всегда совпадает с началом поворота. Точка поворота, различающая возможные направления исследования, всякий раз как бы предъ-являет выход в ход («выход-в-ход») дальнейших рассуждений.

Друскин пытается классифицировать точки «старой» и «новой» системы и в результате приходит к последней: «Различие старой и новой системы — небольшая погрешность. Существует только одна система — новая, она содержит всего одну точку. Как классифицировать точки старой и новой системы? Различие здесь уже дано: одна точка и все остальные. Одну точку я определю так: новая система, начало, существующее, имеющее ко мне отношение и т.д.» [1, 99]. Точкам старой системы (всем остальным) соответствуют числа, определяемые порядком. — Тогда понятию границы соответствует уже не предельная точка, а линия, то есть прямая или ряд во времени, не имеющий ни начала, ни конца. «Я» как бы растворяется в бесконечной последовательности событий, что означает для него утрату возможности различения, или саморефлексии. Для «Я» это означает молчание, или не-существование.

В самом тексте трактата Друскин как бы балансирует на грани «старой» и «новой» системы, проверяя и перепроверяя собственную принадлежность к выбранному направлению исследования. При этом сохраняется и оберегается исходный принцип саморефлексии. Близость и отдаленность как способ иметь что-либо постоянно возвращает «Я» к самому себе, подтверждая его присутствие на границе «новой» системы — предельной точке. Именно предельная точка — «выход-в-ход» дальнейших рассуждений — позволяет «Я» лавировать между «этим» и «тем» и — по необходимости — изменять направление движения. В этом смысле весь текст трактата — место поворотов, обнаруживающих смысл происходящего при их «прохождении». Но так как это — «схватывание» смысла — длится лишь мгновение, то происходит своего рода непрерывное мерцание — «мерцание» смысла в «пространстве» текста. Мерцание и есть собственно про-ис-ходящее, — то, что имеет место под нашим взглядом. «Точка зрения» как точка различения обеспечивает возможность говорения об «этом» и «том».

«Некоторое равновесие с небольшой погрешностью»

Термин «некоторое равновесие с небольшой погрешностью», введенный Друскиным в начале 30-х гг., — ключ к пониманию и истолкованию формулы «это и то». По существу, целиком формула (ее «инвариант») может быть представлена как «некоторое равновесие с небольшой погрешностью между этим и тем».

Во второй половине 60-х гг. Друскин писал в дневнике: «Слово нарушило равновесие. Первоначальное Слово нарушило равновесие ничто, создав мир — погрешность к ничто перед Богом» [3, Т. 1, 1054]. И еще: «Я нашел некоторую погрешность в порядке событий, имеющих ко мне отношение. Эта погрешность и есть начало философствования...» [3, Т. 1, 1063].

По Друскину, таким образом, философствование есть нарушение и восстановление равновесия между этим и тем. То есть онтологически концепция Друскина основывается на представлении о философствовании как рассуждении, опосредующем точку различения, или точку саморефлексии «Я»; гносеологически — на описании способов нарушения и восстановления (нарушения-восстановления) равновесия между двумя ее состояниями — существования и не-существования; собственно логически — на представлении о системе, целостность которой также непрерывно нарушается и восстанавливается по ходу развертывания (развертывания-набрасывания) рассуждений об «этом» и «том».

Выше мы отмечали, что определенная неопределенность «этого» и «того» соответствует дефиниции точки. Поскольку же речь идет об одной и только одной точке, постольку «это» и «то», во-первых, могут рассматриваться как два ее возможных состояния, а во-вторых, — как сквозная точка («выход-в-ход») и проходящая сквозь нее деятельность мышления. Тогда — при втором варианте рассмотрения — определенной неопределенности точки («это») будет соответствовать неопределенная определенность деятельности («то»). Оба определения в смысловом отношении являются «мерцающими», поскольку точка определяется через деятельность, а деятельность — через точку. Точка, структурирующая деятельность мышления, всякий раз застает себя на пределе возможного, одновременно различая и отождествляя «это» и «то» в со-стоянии саморефлексии, или «некоторого равновесия с небольшой погрешностью».

Если «это» и «то» — состояния присутствия и отсутствия, то граница между ними — она же предельна точка — может быть охарактеризована как со-стояние присутствующего отсутствия или отсутствующего присутствия. — Состояние, о котором, как мы полагаем, идет речь в трактате Друскина «Окрестности вещей» (1936): «Я начинаю с чего-либо, имеющего ко мне отношение. Тогда название чего-либо принадлежит мне, это — мое место. Но также и то, которое я отделил, — мое место. Место этого и того, место границы между этим и тем — тоже мои места. Но при дальнейшем отделении я увижу место совсем пустое. Когда всякое это отделено от того или всякое то от чего-либо, я увижу место совсем пустое, где уже невозможно прикасание, потому что нечего отделять. Но это место определенное, здесь я нахожусь. Если это определенное место — это, то возможность всякого определения — то. Между ними отсутствие: нельзя уже разделить это, отделить другое то, все отделено. Но это — и есть пустое место, здесь уже нет прикасания. Таким образом, что-либо уже не на месте этого, но скорее того. Я же — на границе, на месте отсутствующего, там, где это. Пусть такое это будет последним этим и также то — последним тем. Между ними — граница — некоторое отсутствие. Мне трудно удержаться на этой границе. Граница — отсутствие, но также и последнее это — отсутствие. Если же я вижу возможность какого-либо отделения — я на месте того. На месте того я имею и что-либо. Но я не должен остановиться ни на этом, ни на том. Я найду прочное место между границами этого и того, между границами двух предметов. Это место — где уже не может быть отделения, но поэтому это мое место, здесь только я: все, что имело ко мне отношение, отделено, но здесь самое близкое, хотя это и отсутствие. Это место, место отсутствия не определено и не названо. Его надо назвать и затем указать. Я назову его: имеющее ко мне отношение. Оно еще не указано, но оно должно быть, потому что на этом месте я. Оно названо, следовательно, существует» [3, Т. 1, 828—829].

В системе Друскина, системе одной точки, это место существует, может существовать, только как место поворота, всякий раз удерживающего «Я» на границе между знанием и незнанием, присутствием и отсутствием, существованием и несуществованием. — Между тем и другим — «некоторое равновесие с небольшой погрешностью». «Об этом, — отмечает Друскин в дневнике, — я скажу коротко: небольшая погрешность присутствует всюду, как душа в теле, не занимая определенного места» [3, Т. 1, 973].

Бесконечное именование этого искомого места — места «Я» — одновременно ближайшего и отсутствующего, постоянно ускользающего от окончательного определения, но в то же время вмещающего в себя любое из бесконечного множества называемых с «этого» места отличных от него самого «мест» и «предметов», «вещей» и «окрестностей» — такова, очевидно, основная тема и проблема философствования Я.С. Друскина, его «науки об этом и том».

Цитируемая литература

1. Друскин Я. Вестники и их разговоры; Это и то; Классификация точек; Движение // Логос. М, 1993. № 4. С. 91—101.

2. Жаккар Ж.-Ф. Даниил Хармс и конец русского авангарда / Пер. с фр. Ф.А. Перовской. СПб.: Академический проект, 1995.

3. «...Сборище друзей, оставленных судьбою». А. Введенский, Л. Липавский, Я. Друскин, Д. Хармс, Н. Олейников: «чинари» в текстах, документах и исследованиях / Сост. В.Н. Сажин. В 2 т. М., 1998.