Глава 2: Цисфинитная логика

В некоторых текстах Хармса, написанных около 1930 года одновременно с рассмотренными нами в предыдущей главе, встречается загадочное выражение — «цисфинитная логика»¹. Этот неологизм, без сомнения созданный им самим, заслуживает некоторых разъяснений, даже если они и не смогут дать ему исчерпывающее определение. Поскольку речь пойдет о попытке разрушить устаревшую логику, в чем Хармс явился достойным последователем Федора Платова², важно проследить, каким образом этот процесс становится главным в системе его мировоззрения. Анализ философских текстов, относящихся к этому времени, показывает, что нельзя к творчеству Хармса подходить как к эпатажу или безобидной игре, что пыталась делать в течение долгого времени советская критика³. Более того, необходимо до конца понять эту систему, принятую поэтом, поскольку именно она потерпит крах в его прозе 1930-х годов. Мы ознакомимся с основными элементами этой цисфинитной логики, которую следует соотнести с философскими концепциями других теоретиков двадцатых годов, сыгравших первостепенную роль в литературных начинаниях Хармса. В этом плане интересно обратиться к творчеству Казимира Малевича и в особенности Михаила Матюшина, работавших в Институте художественной культуры в Петрограде. Нам хотелось бы показать, что интересующие нас авторы обращаются к некоемому сверхсознанию, которое формирует посредством абстракции определенное отношение к реальности.

Примечания

1. Тексты, в которых встречается этот термин («Падение ствола», «Третья цисфинитная логика бесконечного небытия», «Звонитьлететь»), будут разбираться в настоящей главе. М. Мейлах переводит «цисфинитная» как «посюсторонне-конечная» (Хармс Д. Собр. произв. Т. 2. С. 178).

2. Эта предполагаемая близость между Ф. Платовым и обэриутами отмечена С. Сиговым (см.: Сигов С. Истоки поэтики ОБЭРИУ // Russian Literature. 1986. Vol. 20/1. P. 87). Ф. Платов разработал некоторого рода логику «как таковую» опустошительного характера, которую он называл «логика пути»; ее характерные черты в виде афоризмов можно найти в маленькой книге «Назад, чтобы моя истина не раздавила вас» (М., 1915). Однако, на наш взгляд, его «программа уничтожения» гораздо более близка к программе ничевоков (см. примеч. 20 к главе 1), нежели к идеям Хармса. Вот некоторые рассуждения из этой книги: «1) Признавая закон последовательности, я его отрицаю законом.

2) Идя по закону природы, я убиваю тем самым его.

<...> Я не мистик, хотя кажусь этим. Мистикой своей убиваю мистику» (там же. С. 14 и 18). Саморазрушение, как очевидно, возведено в систему, и основной закон Ф. Платова — «все есть ничто» — приводит к нулю, не являющемуся тем же самым нулем, что у Малевича или Хармса, как мы убедимся в дальнейшем. Но между тем есть нечто сближающее их — отказ от «разума»: «Есть две логики: объединения и пути. Первая объединяет искания, рожденные разумом, и все, рожденное чувством. Вторая ищет следствия без цели с целью» (там же. С. 18). Платов является автором еще двух книг: «Блаженны нищие духом: Семьдесят стихов» (М.: Центрифуга, 1915) и «Третья книга от Федора Платова» (М.: Центрифуга, 1916). Он участвовал и во «Втором сборнике Центрифуги» (1916), поместив в него теоретическую статью «Гамма гласных», в которой выказывает тот же интерес к звукам и смыслу, как и его современники («Каждая мелодия слова подобна смыслу слова»). Переизд. этой статьи: Забытый авангард. Россия. Первая треть XX столетия // Wiener Slawistische Almanach. Bd. 21. [1988]. S. 71—77.

3. Хармс был впервые переиздан в Советском Союзе в 1962 г. Лидией Чуковской; это был сборник стихов для детей под названием «Игра». С того времени и по сей день при характеристике основного принципа поэтики Хармса систематически употребляется слово «игра». Это было отчасти верно по отношению к его творчеству для детей, но, к сожалению, перешло и на анализ его произведений для взрослых.