2.2.2. Фантазии

Хотя герой испытывает трудности, пытаясь написать рассказ о чудотворце, тем не менее, в нем видна способность отдаться своим фантазиям. Впрочем, его паранойю можно считать именно проявлением этого. Кроме того, когда он выдумывает казни кричащим мальчишкам, он использует вместо будущего времени форму настоящего времени — доказательство того, что он полностью вживается в свои фантазии. Так же интенсивно он переживает жуткие истории о «беспокойных покойниках», рассказанные его «собственными мыслями» (420). Далее, когда он говорит Сакердону Михайловичу неправду о том, как он якобы «исписал пропасть бумаги», можно полагать, что он сам верит своим словам: в своих ложных ответах герой употребляет слово «сказал», а не, например, слово «соврал».

— Я все время писал, — сказан я.

— Чорт побери! — утрированно вскричал Сакердон Михайлович. — Приятно видеть перед собой гения.

— Еще бы! — сказал я.

— Много поди наваляли? — спросил Сакердон Михайлович.

— Да, — сказал я, — исписал пропасть бумаги.

— За гения наших дней, — сказал Сакердон Михайлович, поднимая рюмки. (412)

Итак, во всех упомянутых случаях герой полностью отдается своей фантазии — тому, — забывая об ограничениях реальности этого. По-другому дело обстоит, когда, к примеру, человек преднамеренно врет или вообще планирует свои действия рационально: тогда его точкой опоры служит нормальная реальность со своими закономерностями, которыми человек пользуется в своих целях.