3.3.3. Сакердон Михайлович

На пути от этого к тому, от милой дамы к старухе, Сакердон Михайлович располагается где-то в середине. С одной стороны, он, видимо, единственный друг героя, с которым тот может говорить о своих заботах или просто посидеть и выпить водки. С другой стороны, он обладает незримой, тесной связью с другой, трансцендентной действительностью. На последний факт указывает множество намеков. Как пишет Александров (Полет 1991: 531), его имя означает «скрытый» или «священный» (лат. sacer). К тому же, окончание его имени, «дон» — почетное звание священников в Италии, а латинское слово sacerdos означает именно «священник». Через медитацию, о которой ранее шла речь, Сакердон Михайлович способен устанавливать непосредственную связь с Богом.

Когда Сакердон Михайлович отвечает на вопрос героя о существовании Бога при помощи сравнения (414—415), припоминается прямой ответ милой дамы на тот же вопрос (410) и становится ясно, что для милой дамы Бог нечто знакомое и обыкновенное, а для Сакердона Михайловича нечто, определяемое мистерией и покрытое тайной.

Александров (Полет 1991: 531) пишет, что в рукописи вместо «Сакердона Михайловича» первоначально были имя и отчество «Николай Макарович», принадлежащие другу Хармса, поэту Олейникову. Поэтому можно полагать, что данный образ приобрел более мистический характер, чем первоначально планировалось Хармсом. Значимость имени Сакердона подчеркивается и тем, что остальные центральные персонажи — старуха, милая дама и сам герой — не носят имени.

Одежда Сакердона Михайловича описывается следующим образом:

Он был в халате, накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голенищами и в меховой с наушниками шапке, но наушники были подняты и завязаны на макушке бантом. (410)

То, что наушники его шапки подняты, можно рассматривать как символ постоянной духовной бдительности. Иначе говоря, он готов в каждую минуту прислушиваться к Богу. В этом отношении он противопоставляется герою, который не видит чудес, которые ему показывают, или, скорее, не понимает того, что видит. Кроме цитированного места, шапка Сакердона Михайловича упоминается еще дважды — каждый раз с указанием на наушники (413, 416). Тесная связь Сакердона Михайловича с Богом выстраивается во сне героя, в котором Сакердон Михайлович оказывается сделанным из глины, ведь согласно Ветхому Завету (Быт. 2, 7), Бог создал человека из «праха земного»:

— Вот, — говорю я Сакердону Михайловичу, который сидит почему-то тут же на складном стуле. — Вот видите, — говорю я ему, — какие у меня руки?

А Сакердон Михайлович сидит молча, и я вижу, что это не настоящий Сакердон Михайлович, а глиняный. (404)

Поскольку известно, что Сакердон Михайлович занимается медитацией, глиняную скульптуру можно толковать как статуэтку Будды. Герой, впрочем, видит потом «верхушку Буддийской пагоды» из окна поезда (428)¹.

Наконец, на божественность Сакердона Михайловича указывает, помимо всего прочего, его сопоставление со старухой через два почти одинаковых описания их наружности, на которые Нахимовская (Nakhimovsky 1982: 94) обращает внимание:

Руки [старухи — Ю.Х.] подвернулись под туловище, и их не было видно, а из-под задравшейся юбки торчали костлявые ноги в белых, грязных шерстяных чулках. (405)

Руки Сакердон Михайлович заложил за спину, и их не было видно. А из-под задравшегося халата торчали голые костлявые ноги, обутые в русские сапоги с отрезанными голенищами. (416)

Двойственность Сакердона Михайловича по отношению к этому и тому отражается в его беседах с героем, затрагивающих кроме вопросов о бессмертии и существовании Бога и такие посюсторонние темы, как женщины или влияние хлеба и водки на здоровье человека. Говоря о божественности Сакердона Михайловича, следует также подчеркнуть, что у него есть и своя демоническая сторона, выражающаяся в речи:

— Чёрт побери! — сказал Сакердон Михайлович. — Я забыл в кастрюльку налить воды, [...]. (411—412)

— Чёрт с ними, — сказал Сакердон Михайлович, — мы будем есть сардельки сырыми. (412)

— Чёрт побери! — утрированно вскричал Сакердон Михайлович.

— Приятно видеть перед собой гения. (412)

Подобная амбивалентность характерна и для старухи, о чем речь пойдет ниже.

Примечания

1. Интересны вспоминания А.И. Пантелеева: «Д.И. ездил (и звал меня) в буддийский храм, что до сих пор стоит в Новой деревне, тускло поблескивая золоченой крышей. [---] Д.И водил меня к своему приятелю Калашникову. [---] В комнате же у него горели многоцветные лампады, под статуэткой Будды стояла фисгармония, и Калашников на ней играл.» (Горло 1991: 191.)