3.4. Сюжет и значимость «случайностей»

Выше было описано, как отдельные черты и свойства персонажей повести сначала кажутся банальными деталями, но при более тщательном рассмотрении оказываются узловыми пунктами тесной сети взаимосвязей между персонажами. Иначе говоря, элементы, бесспорно входящие в сферу повседневности, приобретают трансцендентное качество именно в силу указанных (скрытых) взаимосвязей: в таком случае можно сказать, что это и то сходятся. Кроме предметов и действующих лиц то же самое касается и развития событий, которые сначала кажутся совершенно случайными, а потом оказываются выстроенными таинственной последовательности. Например — как отмечает Нахимовская (Nakhimovsky 1982: 179), — цепь событий, приводящая к краже чемодана, начинается с того, что — поскольку Сакердон Михайлович забыл налить в кастрюльку воды — герой съедает сардельки сырыми (412). Это вызывает у него через некоторое время боль в животе (423), и в поезде он вынужден побежать в туалет из-за сильных схваток в животе (428). А когда герой сидит в туалете, его чемодан крадут (429). К этому можно добавить, что герой купил именно сардельки только потому, что в магазине не было ветчинной колбасы (407). Кроме того, герой уже решил не заходить к Сакердону Михайловичу (там же), но из-за совершенно случайной встречи с милой дамой его планы изменились: убежав от милой дамы, герой вскакивает наобум в первый проезжающий мимо трамвай, который как раз едет мимо дома Сакердона Михайловича, и герой все-таки решает к нему зайти (410).

То, что пути героя и старухи пересекаются, кажется суммой случайностей: несмотря на то, что у героя есть часы, он спрашивает время у старухи, устанавливая таким образом первый контакт с ней совсем случайно (398). Вторая встреча между ними также обусловлена случайностью: как пишет Нахимовская (Nakhimovsky 1982: 179), старуха может застать героя лишь потому, что он вернулся домой, чтобы выключить электрическую печку (398). Таким образом, он находится дома при появлении старухи совершенно случайно. Важность печки как значимой детали подчеркивается и тем, что она ассоциируется с керосинкой Сакердона Михайловича, важность которой несомненна — ведь с ней связан случившийся с кастрюлькой инцидент, который опосредованно влияет на кражу чемодана. Кроме того, данный инцидент метафорически выражает идею о том, что за кажущимися случайностями и нелепостями существует всеохватывающий разум, как было показано ранее.

Как событие просветление героя имеет двуплановое отношение к сюжету. С одной стороны, с точки зрения читателя оно входит в гомогенный состав следующих друг за другом событий. С другой стороны, оно качественно отличается от предшествующих событий, поскольку содержанием просветления¹ является — с точки зрения героя-рассказчика — именно предшествующие события, точнее то, что герой видит их не как отдельные случаи, а как последовательную и целесообразную цепь событий, в конце которой все приводит к просветлению. Данное истолкование означает, что при своем просветлении герой реконструирует цепь более ранних событий, подвергая их некоей интерпретации.

В действительности вышеупомянутые два плана предполагают друг друга, поскольку то, что просветление может вообще следовать за другими событиями, требует, чтобы оно имело какое-нибудь содержание, которое в этом случае должно быть именно последним из его упоминавшихся сюжетных качеств (т.е. то, что оно строится на постижении значения предыдущих событий). Соответственно, для того, чтобы просветление могло иметь содержание (т.е. последнее качество), ему должна предшествовать цепь событий, к которой оно примыкает, выражая таким образом первое свое сюжетное качество. Поскольку сюжетные планы, связанные с просветлением героя, предполагают друг друга, из этого следует, что углы зрения героя и читателя² относительно данного события невозможно отличить друг от друга: для того, чтобы читатель мог понять значение переживаемого героем просветления, он должен поставить себя в положение героя, принимая его угол зрения. Если же учесть, что при просветлении сознание становится пустым, то этот опыт героя не мог быть передан читателю, если бы не имел какие-то внешние признаки и следовал за сводящими к ему событиями, которые читатель в состоянии наблюдать извне. Итак, можно сказать, что это и то — в данном случае точки зрения читателя и рассказчика — неизбежно связаны друг с другом благодаря своей внутренней структуре.

Примечания

1. О внутреннем содержании своего переживания, которое в настоящей работе названо просветлением, герой не дает никакой прямой информации — все сказанное здесь основывается на косвенных заключениях.

2. Рассказ от первого лица способствует тому, чтобы читатель мог усвоить точку зрения героя-рассказчика — тем более, что его имя не известно. Произнося местоимение «я», которое герой употребляет, говоря о себе, читатель невольно «становится» героем в том смысле, что «я» всегда указывает на того, кто его произносит.