§ II. Обнаружение реальности в процессе регистрации мира: рассечение-восстановление миропорядка в «Сабле»

/Трактат «Сабля»/

Самостоятельное существование здесь дано как отправная точка дальнейших рассуждений. Самостоятельно существующее Я обладает способностью выделять предметы, лежащие вовне, и определяет границы между частями мира. Части мира — предметы, или точки — получив самостоятельность, начинают собственное существование, теперь они (как и Я) открыты для восприятия других частей. Они, как и Я, в равной степени обладают всем тем, что лежит за границами их существования.

Эти точки не лежат на одной прямой, их нельзя выстроить в логический ряд, они не связаны между собой причинно-следственными отношениями. Их движение разнонаправлено.

Освободив предметы, Я освобождает и части речи, которые теперь тоже не подчиняются законам логических рядов. Слово освобождает предмет, а предмет — слово.

Новому поколению частей речи принадлежат новые качества: язык начинает звучать иначе, рифма (как метафора вдохновения) позволяет увидеть мир таким, каков он есть на самом деле:

«Ура! стихи обогнали нас!» [40. С. 109].

Теперь уже языковая реальность изменяет отношение Я-субъекта к окружающему миру, но прежде язык приводит в движение, преобразует деятельность Я. У Я-субъекта появляется новое качество — воля, которая позволяет ему отделить себя от остального мира: «Все существующее вне нас перестало быть в нас самих» [40. С. 109]. Кроме того, воля дает ему возможность проходить «сквозь других». (Введенский в «Разговорах» воспроизводит слова Хармса о том, что «искусство должно действовать так, чтобы проходить сквозь стены» [21. С. 29].)

Обнаружив свое качество, то есть свою индивидуальность — единое и неделимое — поэт может приступить к работе. Работа — творческий процесс — состоит в регистрации мира. Термин «регистрация» в словаре (лат. registrum) толкуется как (1) внесение в список, в учетную книгу; составление перечня, описи; (2) запись фактов или явлений в целях учета или придания им законной силы [23. С. 236].

Но регистрация мира как творческий процесс предполагает некий порядок или чистоту порядка, о которой Хармс говорит в одном из писем к К.В. Пугачевой: «Эта чистота одна и та же в солнце, траве, человеке и стихах. Истинное искусство стоит в ряду первой реальности, оно создает мир и является его первым отражением. Оно обязательно реально» [41. С. 483].

Я освобождает язык или приводит в порядок или восстанавливает чистоту порядка, то есть приближает к реальности, или самостоятельному существованию. Иными словами, Я выступает как медиатор (по-средник) или как medium (середина) между этим (миром) и тем (языком), Я дает саму возможность существования того (мира) и другого (языка текста): Я озвучивает мир, превращая его в текст, и, регистрируя мир, определяет тем самым регистр его звучания.

Только чистота порядка способна обнаружить ту силу, ту мощь языка¹, о которой идет речь в следующем тексте Хармса:

«Сила, заложенная в словах, должна быть освобождена. Есть такие сочетания из слов, при которых становится заметней действие силы. Нехорошо думать, что эта сила заставит двигаться предмет. Я уверен, что сила слов может сделать и это. Но самое ценное действие силы — почти неопределимо. Грубое представление этой силы мы получаем из ритмов метрических стихов. Те сложные пути, как помощь метрических стихов при двигании каким-либо членом тела, тоже не должны считаться вымыслом. Это грубейшее и в то же время слабейшее проявление словесной силы. Дальнейшая сила этой силы вряд ли доступна нашему рассудительному пониманию. Если можно думать о методе исследования этих сил, то этот метод должен быть совершенно иным, чем методы, применяемые до сих пор в науке. Тут, раньше всего, доказательством не может служить факт или опыт. Я ХЫ затрудняюсь сказать, чем придется доказывать и проверять сказанное. Пока известно мне четыре вида словесных машин: стихи, молитвы, песни и заговоры. Эти машины построены не путем вычисления или рассуждения, а иным путем, название которого АЛФАВИТЕ» [15. С. 33].

Возвращаясь к тексту «Сабли», следует остановиться на отношении Хармса к числу и числовому ряду. Число понимается им как природная сущность, как качественное, а не количественное образование: «Единица регистрирует мир своим качеством. Так должны поступать и мы» [40. С. 110].

Единица как понятие чего-либо или как понятие качества может реализовывать себя в любом количественном (арифметическом) образовании, где количество всегда есть сумма неких свойств или качеств, не приравненных друг к другу. Таким образом, количество определяется качеством, а не наоборот. Поэтому числа (как и части мира, предметы или точки) — это независимые сущности, освобожденные от линейного, произвольного порядка. Число как слово обладает теперь самостоятельным существованием².

Еще один текст Хармса подтверждает и развивает далее его понимание чисел:

«Числа не связаны порядком. Каждое число не предполагает себя в окружении других чисел. Мы разделяем арифметическое и природное взаимодействие чисел. Арифметическая сумма чисел дает новое число, природное соединение чисел не дает нового числа. В природе нет равенства. Есть тождество, соответствие, изображение, различие и противопоставление. Природа не приравнивает одно к другому. Два дерева не могут быть равны друг другу. Они могут быть равны по своей длине, по своей толщине, вообще по своим свойствам. Но два дерева в своей природной целости равны друг другу быть не могут. Многие думают, что числа — это количественные понятия, вынутые из природы. Мы же думаем, что числа — это реальная порода. Мы думаем, что числа — вроде деревьев или вроде травы. Но если деревья подвержены действию времени, то числа во все времена неизменны. Время и пространство не влияют на числа. Это постоянство чисел позволяет быть им законами других вещей. Говоря два, Мы не хотим сказать этим, что это один и еще один. Когда Мы выше сказали «два дерева», то Мы использовали одно из свойств «два» и закрыли глаза на все другие свойства. «Два дерева» значило, что разговор идет об одном дереве и еще об одном дереве. В этом случае «два» выражало только количество и стояло в числовом ряду, или, как Мы думаем, в числовом колесе, между единицей и тремя. Числовое колесо имеет ход своего образования. Оно образуется из прямолинейной фигуры, именуемой крест» [15. С. 127].

Назвав качество оружием, и выбрав в качестве оружия саблю для того, чтобы «побеждать нашествие смыслов», Я может приступить к делу, то есть к регистрации мира. Но сабля как метафора поэтического языка превращается теперь еще и в инструмент измерения: сабля — мера [40. С. 111]. Жаккар отмечает, что сабля, являющаяся для поэта и верой и Глаголом, приводит нас к христианской теме слова Божьего — «острее всякого меча обоюдоострого» [15. С. 92].

В итоге, реальность обнаруживается самостоятельно существующим Я в процессе регистрации мира действительным инструментом измерения — саблей — путем рассечения сковывающих язык причинно-следственных (нормированных или вторичных) связей, утрата которых восстанавливает чистоту миропорядка. Самостоятельное существование здесь ни в коем случае нельзя понимать категориально как трансцендентное, так как наше Я уже вовлечено в языковой процесс жизнедеятельности и только в нем продумывает свою самостоятельность.

Примечания

1. В этой связи нельзя не вспомнить следующую запись Хармса: «Стихи надо писать так, что если бросить стихотворение в окно, то стекло разобьется» [15. С. 38].

2. Здесь мы вплотную подошли к очень важной теме (или проблеме), не затронуть которую, в нашем понимании, значило бы не обнаружить некоторые ключи для более глубокого прочтения многих текстов Хармса.

Дело в том, что внимательное изучение поэтом трактатов по оккультизму доктора Каббалы Папюса дает возможность проследить взаимосвязь, существующую между алфавитом и числами и обнаруживающуюся у Хармса в идентичности его подхода к обеим знаковым системам [15. С. 326—327]. Более того, переписанные Хармсом из Папюса тексты «Изумрудная скрижаль Гермеса», «Способ приготовления философского камня» и «Пункты китайской книги Чен-Пей» позволяют еще шире развернуть затронутую нами тему и связать интерес поэта к магии с проблемами художественного творчества в целом [15. С. 326—327]. Тексты Папюса [29], способны, на наш взгляд, прокомментировать некоторые мысли Хармса (особенно в трактатах «Одиннадцать утверждений Д.И. Хармса», «Нуль и ноль», «О круге», «О времени, о пространстве, о существовании»), так или иначе касающиеся идей, освещаемых Каббалой.