Театр «Радикс»

17 сентября 1926 года Хармс был допущен к экзаменам на киноотделение Курсов подготовки научных сотрудников, которые через год стали официально называться Высшими государственными курсами искусствоведения при Государственном институте истории искусств (ГИИИ). На этих курсах он познакомился с Игорем Бахтеревым, Александром Разумовским, Борисом Левиным, а затем познакомил с ними и своих друзей. Бахтерев вместе с С. Цимбалом и Г. Кацманом входили в театральный коллектив «Радикс», и Хармс с Введенским немедленно начали с ним сотрудничать.

Было решено, что «Радикс» организует постановку пьесы, которую напишут Хармс и Введенский. Название пьесы было взято из заглавия одного из стихотворений Введенского: «Моя мама вся в часах». Поскольку времени на написание полноценной пьесы не было, да и писать ее вдвоем было бы сложно, то решили просто составить текст из уже готовых отрывков написанных ими ранее произведений. Режиссером и постановщиком пьесы стал Г.Н. Кацман. Позднее в интервью филологу М. Мейлаху о театре он рассказывал:

«"Радикс" был задуман как "чистый театр", театр эксперимента, ориентированный не столько на конечный результат и на зрителя, сколько на переживание самими актерами чистого театрального действия. Вопроса — выйдет ли из этого что-нибудь когда-либо — вначале никто не ставил, вводились все новые действующие лица без сюжетных нагрузок, единый текст пьесы так никогда и не был написан, не несла она и никакой сколько-нибудь выраженной темы — это был "монтаж аттракционов". <...> "Радикс" был конгломератом различных искусств — театрального действия, музыки, танца, литературы и живописи...»

Двадцать первого сентября Хармс отметил в своей записной книжке: «Начали писать драму». Это и была дата начала работы над пьесой.

Первые репетиции проходили в течение всего сентября и первой половины октября на квартирах, в основном Бахтерева и Введенского. А затем встал вопрос о более серьезной материальной базе для театра. Нужно было большое приспособленное помещение, нужен был реквизит...

Введенский решил организовать переговоры с Государственным институтом художественной культуры (ГИНХУКом), точнее, с его директором Казимиром Малевичем, который симпатизировал левому искусству и имел возможность помочь «Радиксу», так как идти официальным путем, подавая заявки через Институт истории искусств или какие-либо иные государственные структуры, было бы слишком долго. Бюрократические согласования могли растянуться на год-полтора.

Встреча произошла 12 октября 1926 года. Бахтерев вспоминал, что заявление с просьбой о выделении помещения было оформлено в виде длинного свитка с рисунками и коллажами.

Малевичу идея понравилась: «Я — старый безобразник, вы — молодые, посмотрим, что получится», — и он написал распоряжение коменданту о предоставлении «Радиксу» Белого зала ГИНХУКа, а также подсобных помещений.

После серии репетиций в ГИНХУКе, даже после того, как 3 ноября «Моя мама вся в часах» была «снесена в цензуру» (запись Хармса), наступил кризис. По словам Г. Кацмана, постановщику не нравились прозаические переходы в пьесе между стихотворными кусками. Видимо, были и другие проблемы. Кончилось это тем, что, как отметил 4 ноября в записной книжке Хармс, — «режиссеры не пришли, и артисты вскоре разошлись». 10 ноября Хармс и Кацман констатировали: «"Радикс" рухнул».

Осенью 1926 года Хармс активно занимается гимнастикой и джиу-джитсу, пробует заниматься йогой. Изучает шахматные учебники. В конце 1926 года Хармс впервые познакомился с «Добротолюбием» — пятитомным собранием поучений отцов православной Церкви. Авангардное творчество и поведение сочетались у него с весьма глубокой верой, которую, впрочем, никак нельзя было назвать строго ортодоксальной. Хармс посещал храмы, молился, обращаясь к православным святым, особенно к Ксении Петербургской, что не мешало ему читать книги о Талмуде, каббале и оккультизме. 6 ноября он записывает в книжку: «В апреле сего года я читал первую книгу Рамачараки "Основы миросозерцания индийских йогов". Только я прочел ее, пришел Шурка (Введенский) и искушал меня. Я поддался искушению и сжег эту книгу. Потом каялся. Прошло несколько месяцев, я докатился до нехороших побуждений — заняться черной магией. Вот когда уже я хотел было приступать к действию, я нахожу вдруг книгу "Пути достижения индийских йогов". Это вторая книга Рамачараки. Теперь я опять рассчитываю заняться оккультизмом — истинным оккультизмом».

Под влиянием Введенского он начинает нюхать эфир. Это был один из распространенных в начале XX века способов наркотического опьянения. Например, в одном из ранних рассказов Н. Гумилева «Путешествие в страну эфира» героиня, увидев однажды фантастические картины, возникающие в сознании под воздействием эфира, бросает дом, друзей и отправляется на край света, где, как ей говорили, живут люди, посвятившие всю свою жизнь вдыханию паров этого вещества.

«Некоторые люди путем эфира могут постигать тайны, вышеположенные, но все же в чрезвычайно узком аспекте <...> — размышляет Хармс. — Возможно, путем эфира можно перенести свое восприятие в иную часть мировой истины <...>, но суждение иметь о "виденном" человек вряд ли сможет, ибо знать будет лишь две части мира, друг с другом не связанные...»

Впервые он попробовал эфир 26 ноября. Впоследствии он записал свои ощущения от такого сеанса: «Эфир — это курица наоборот. Ждал чудес и верно. Что тебя тревожит, то и видишь». Однако там же он отмечает: «Эта ночь была вредна». Вредные последствия эфира Хармс чувствует все больше. Уже в марте он понимает: «От эфира можно умереть. Я так нанюхался. Мне были предостережения». После этого Хармс практически прекращает нюхать эфир и пытается требовать от Введенского, чтобы он в его присутствии тоже не нюхал, впрочем, не всегда успешно. Для Введенского видения, полученные во время эфирных «сеансов», были важнее, чем для Хармса, и органически входили в его произведения.

После неудачной попытки постановки пьесы в театре «Радикс» Хармс возвращается к выступлениям. Он продолжает писать стихи, но его уже посещают сомнения в верности избранного пути в заумь. «Что мне делать! Что мне делать! — записывает он 9 ноября. — Как писать? В меня прет смысл. Я ощущаю его потребность. Но нужен ли он? Бог помощи. И вам того же».